Святитель Николай – ревнитель и защитник Православия
«...Согласно всеобщему древнему церковному преданию, свт. Николай был деятельным участником Первого Вселенского Собора, собравшегося в Никее в 325 году. Здесь, соделавшись, по выражению Метафраста, «огнедохновенными устами противников Ария», он вступил в личное единоборство с самим ересиархом и своей безбоязненной обличительной речью (но отнюдь не каким-либо физическим действием) нанес смертельный удар арианской доктрине. Святая Церковь помнит об этой великой заслуге свт. Николая и в своих песнопениях и похвалах именует его «правилом веры» (тропарь), «великим столпом благочестия» (акафист, икос 2), «славной красотой отцев», «твердыней, оком и благозвучной трубой церкви» (Похв. слово св.
Андрея Критского).
С древнейших времен среди верующих известно сказание о том, что свт. Николай подвергся церковному суду и даже заключению в темницу за то, что допустил по отношению к Арию какой-то поступок, признанный отцами Собора за несообразный с епископским званием, но затем был оправдан благодаря чудесному знамению благоволения Божия к нему. Сказание это с течением времени видоизменялось под влиянием народного творчества, претерпело ряд искажений, разделилось на несколько версий и в XVI веке было закреплено в виде письменного рассказа греческим писателем Дамаскиным Студитом, митрополитом Навпактским и Артским (известны и две латинские версии этого рассказа).
Рассказ Дамаскина наряду с древней основой сказания содержит и несомненные признаки повреждения. К их числу в первую очередь должно быть отнесено выражение «ударил по щеке». Утверждение о заушении Ария не может быть признано истинным прежде всего потому, что оно стоит в резком противоречии с безупречным нравственным обликом великого Святителя, о котором, вместе с Преосвященным Иннокентием, архиепископом Херсонским, можно без всякого преувеличения сказать, что, «если бы свт. Николай был уверен в возможности – ценой собственного спасения – избавить от вечной погибели всех ариан, то, без сомнения, подобно Моисею и Павлу, он согласился бы сам быть изглаженным из книги живота вечного, только бы вписаны в нее были имена сих заблудших людей»
[1].
Далее утверждение о заушении Ария вносит в сказание вопиющее внутреннее противоречие. В самом деле, если бы свт. Николай действительно позволил себе нанести Арию удар по щеке, то не могло бы быть и речи о его реабилитации, ибо 27 Апостольское правило, которое, несомненно, действовало еще ранее Никейского Собора, гласит: «Повелеваем, епископа, или пресвитера, или диакона, биющаго верных согрешающих или неверных обидевших, и чрез сие устрашати хотящаго, извергати от священнаго чина. Ибо Господь отнюдь нас сему не учил; напротив того, Сам быв ударяем, не наносил ударов...». Следует обратить внимание на категоричность выраженного здесь требования о наказании. Если, например, 55 Апостольское правило, определяющее извержение из сана в качестве наказания за словесное досаждение епископу, выражается с известной осторожностью: «да будет извержен», как бы допуская возможность снисхождения и предоставляя вынесение приговора на усмотрение церковного суда, то 27 правило требует извержения из сана безоговорочно: «повелеваем извергати», указывая в качестве причины такой строгости ясно выраженную (через личный пример Иисуса Христа) божественную волю о безусловной незлобивости пастырей и недопустимости с их стороны каких-либо насильственных действий.
Известие о якобы допущенном свт. Николаем заушении Ария возникло сравнительно поздно и вероятнее всего в результате следующего недоразумения. Около времени падения Константинополя (1453 г.) как в житийной, так и в гимнологической письменности намечается тенденция сообщать о борьбе свт. Николая с Арием на Никейском Соборе в иных, чем прежде, и притом значительно более резких выражениях. Так, например, в одной из поздних редакций жития свт. Николая (возможно XV века) составитель, пользуясь сведениями Метафраста и так называемого «Синаксарного жития», добавляет от себя следующую фразу: «И, ниспровергнув () хульника – Ария, снова руководит своей паствой».
Выражение мы не встречаем ни в одном более раннем житии. Нет его и в церковных песнопениях, за исключением самых поздних, к каковым относятся, например, «ины стихиры» на «Господи, воззвах» в службе 6 декабря, означенные в Уставе Великой Константинопольской Церкви именем Николая Малакса, песнотворца XVI века. Во второй из этих стихир читаем: «Киими песненными пении похвалим Святителя... потребителя Ариева и пламеннаго противоборца, имже сего гордыню Христос ниспроверг ()».
Конечно, употребление других слов и выражений само по себе не меняло существа дела: смысл текста оставался прежним. Но на устное предание об эпизоде со свт. Николаем на Соборе эти новые выражения оказали, к сожалению, очень серьезное влияние. Слово до известной степени синонимично со словом в смысле: «повергать, сокрушать, ниспровергать», поэтому в устной речи выражение легко могло заменяться более простым выражением . А отсюда был уже один шаг до существенного повреждения самого смысла сказания, ибо в обыденном, житейском смысле слово часто обозначало «поразив», «ударив».
Так, по-видимому, произошло искажение первоначального сказания, нашедшее в XVI веке отражение и в письменности: сначала в латинском «Каталоге святых» Петра де Наталибуса, а затем в двадцатом слове (О жизни и деятельности преподобного отца нашего Николая, архиепископа Мир Ликийских, Чудотворца) Дамаскина, «иподиакона и студита, Фессалоникийского».
Как добросовестный писатель, Дамаскин в предисловии к своему сборнику, в котором помещено слово о свт. Николае, нашел, однако, нужным заметить, что он отнюдь не считает предлагаемые им повествования за безусловно точное выражение церковного предания и хочет лишь пересказать простым и доступным языком то, что слышал из уст многих и что многими принимается за достойные доверия сказания: «Подобати судих незаключен оставити вертоград... Тако же и аз церкве нашел разум писаний не яко таковый сущий, но яко многим тако мнети»
[2].
Отвергая, как позднейшее искажение, утверждение о заушении свт. Николаем Ария, нельзя, однако, подвергать сомнению действительность суда и чудесного оправдания свт. Николая. Если бы Церковь признавала известие о суде и оправдании простой легендой, то она высказалась бы в отрицательном смысле по поводу этой «легенды», в особенности после появления дополнения к ней, в виде утверждения о «заушении»; Церковь просто осудила бы и «легенду» и дополнение со всей прямолинейностью. Но ничего подобного не было. На протяжении веков Церковь проявляла как бы двоякое отношение к сказанию о суде над свт. Николаем. С одной стороны, она не только не выступала со словами осуждения этого весьма распространенного сказания, но даже дозволила своим достойнейшим представителям (Дамаскину в Греческой Церкви, св.
Димитрию Ростовскому – в Русской) предлагать его вниманию верующих; с другой же стороны, она не реципировала его в качестве собственного предания, что со всей очевидностью явствует из отсутствия какого-либо намека на него в церковных песнопениях, посвященных памяти свт. Николая. Такая знаменательная двойственность объясняется, по-видимому, тем, что Церковь хотя и не сомневается в действительности факта соборного суда над свт. Николаем и последующей его чудесной реабилитации, но в то же время ни одну из версий сказания об этих событиях не признает за вполне достоверную и сообразную с характером личности великого угодника Божия. Подлинный же рассказ очевидца, записавшего некогда эти события (если таковой вообще существовал), или протокольная запись до нас не дошли и, возможно, были утрачены еще в давние времена.
Косвенным подтверждением того, что
Церковь всегда доверяла известию относительно суда над свт. Николаем и его оправдания, служит наличие на древних иконах и фресковых изображениях Святителя небольших фигур Спасителя, вручающего ему Евангелие, и Богоматери, простирающей омофор. Еще в средине IX века составитель одной из редакций жития свт. Николая (может быть, свт. Мефодий, патриарх Константинопольский) отмечал, что «любителями благочестия такие изображения делаются с давних пор»...».